О проекте
Содержание
1.Пролог
2."Разговор" с Всевышним 26.06.2003 г.
3.Туда, где кончается ночь
4.Первое расследование
5.Первое слушание
6.Применение акта амнистии к убийце
7.Отмена применения акта амнистии
8.Последний круг
9.Гурская Наталья Аркадьевна
10.Сомнительные законы
11.Теоремы Справедливости
12.Недосужие домыслы
13.Встреча с сатаной
14.О национальной идее
15.Эпилог
Статистика
1.Ответы на вопросы
2.Показать вердикт
3.Тексты и копии материалов уголовного дела
4.Тексты и копии материалов гражданского дела
5.Полный список действующих лиц
6.Статистика
7.Комментарии читателей
8.Сколько стоит отмазаться от убийства
ПОСЛЕ ЭПИЛОГА
1.Ошибка адвоката Станислава Маркелова - январь 2009 г.
2.Карьера милиционера Андрея Иванова (или Почему стрелял майор Евсюков?) - 18.01.2010
3.Ложь в проповеди патриарха Кирилла и правда рэпера Ивана Алексеева - 30.04.2010
4.Что такое Общественное движение Сопротивление? - 2014 г.
поиск
Содержание >> Отмена применения акта амнистии >

31. Поездка в Тверь на прием к прокурору Тверской области Аникину А.А. Притча о детской полусфере

В конце августа 2002 года Татьяна Скрипкина позвонила мне и сказала, что через день - двадцать восьмого августа - я должен поехать в Тверь на прием к прокурору Тверской области, с 14 до 18 часов.
Это была среда. В Тверь я выехал на автобусе ранним утром. В портфеле у меня лежало заявление на имя прокурора Тверской области Аникина А.А. с просьбой об отмене постановления следователя Виноградова Ю.Н. от 05.01.1999 г. о прекращении уголовного дела в части смерти моей жены – копия жалобы в Генеральную прокуратуру от 11 апреля 2002 года. Я взял с собой фотоаппарат – хотел поснимать места, по которым довелось пройти за эти шесть лет.
Я по привычке вышел из автобуса на проспекте Победы (остановка «Театр кукол»). Прошел к двухэтажному зданию областной прокуратуры, зашел, спросил, где принимает прокурор области Аникин А.А. Ответили: «На Симеоновской, 27». У меня было еще два с лишним часа, и я решил съездить к тому двухэтажному зданию бюро судебно-медицинской экспертизы Твери, в котором я разговаривал в августе 1996 года с заведующим отделением гистологии Октябриной Ивановной Тарасовой, когда она рассказывала мне про якобы имевшее место заболевание моей жены. Я взял такси и попросил отвезти меня к зданию областного бюро судебно-медицинской экспертизы. Когда таксист сказал "Приехали", я с удивлением обнаружил совершенно незнакомую мне местность: вместо сверкающего стеклами и белыми бетонными стенами двухэтажного здания в сосновом лесу моему взору открылось жалкое зрелище: между многоэтажными жилыми домами среди строительных обломков ютился забытый Богом старый одноэтажный деревянный домик – входная дверь распахнута, окна занавешены, вывески на месте. В общем, помещение производило впечатление хоть и унылого, но рабочего. Очевидно, что в августе 1996 года я был в другом здании Тверского бюро судебно-медицинской экспертизы.
  Но, все равно, я сделал несколько снимков этого домика издалека, а затем подошел вплотную и сфотографировал две его вывески, после чего убрал фотоаппарат в портфель и пошел своей дорогой.
Но не тут-то было! Через пару минут, когда я уже отошел на приличное расстояние, меня догнали парень и девушка в белых халатах. Я остановился. Сказали, что снимать нельзя, я спросил – почему? Ответ был, что я заходил в помещение и снимал без разрешения. Девушка была красивая, высокая, но сильно нервничала - ее буквально била дрожь. Молодой человек был спокоен, похож на доктора, и было очевидно, что он просто исполняет чью-то волю. Они мне сказали, что вызовут милицию. Я не возражал, представился, показал свой паспорт. Девушка побежала назад вызывать милицию, сказав молодому человеку, чтобы он держал меня покрепче, не упустил. Я крикнул вслед девушке, чтобы она не торопилась. Парень тоже представился –он оказался судебно-медицинским экспертом. Я спросил его о здоровье Октябрины Ивановны Тарасовой. Он ответил, что все в порядке, - работает. Приехал наряд милиции, я предъявил им документы, сели в машину, поехали. Приехали в райотдел Пролетарского района. Милиционеры начали оформлять документы, описали содержимое моего портфеля: зонтик, фотоаппарат, деньги, газовый револьвер, ежедневник. Обсуждали разные милицейские проблемы. На вопрос, зачем я это все снимаю, я ответил, что пишу книгу. Рассказал суть своей истории. Молодой судмедэксперт настаивал на изъятии и засветке пленки, я спросил «На каком основании?», на что младший лейтенант, составлявший протокол, разумно ответил, что для изъятия оснований нет, но можно, если я не против, пленку проявить и проверить, что на ней снято. Тогда я спросил судмедэксперта, видел ли он сам, своими глазами, что я заходил в здание и что-то фотографировал. Судмедэксперт отвечал уклончиво: он лично не видел, но люди в помещении видели фотовспышку: «Вы могли снимать через окно». В самом начале нашего общения в райотделе, когда младший лейтенант устанавливал личность судмедэксперта, тот предъявил ему добротное красного цвета, почти как МВД-шное удостоверение (может, такое оно на самом деле и есть – не знаю). При этом факт предъявления этого удостоверения каким-то чудодейственным образом отпечатался на внешнем облике молодого судмедэксперта – он на эти пять секунд приобрел важную позу и значительное выражение лица, словно что-то такое, что сидело внутри него, вдруг выглянуло наружу. Как принадлежность к власти меняет людей! Но потом судмедэксперт убрал свое удостоверение в карман и снова стал выглядеть нормальным человеком. Я записал имя этого судмедэксперта – Молодов Борис Иванович.
Против проявки фотопленки я теоретически не возражал, но желания не выразил, потому что жалко денег (пленка только началась) и времени, а потом опять же – на каком основании? В разговоре я несколько раз сказал милиционерам, что мне нужно к двум часам на прием к прокурору области Аникину – реакции никакой. Кто-то из милиционеров спросил, есть ли у меня регистрация в Твери. На что я ответил, зачем она мне? Я сегодня приехал автобусом, сегодня же и уеду. – А билет автобусный у Вас имеется? – последовал вопрос того же милиционера. – Зачем мне билет? – отвечаю. – Я вышел на проспекте Победы, зашел в областную прокуратуру - спросил, где принимает прокурор области Аникин. "Если билета нет, можно было бы оштрафовать", - задумчиво сказал всё тот же милиционер, но младший лейтенант махнул в его сторону рукой, и спросил меня, действительно ли я заходил в здание областной прокуратуры. Тогда я вытащил из бумажника две красочные визитные карточки с изображением Российского флага - карточку депутата Госдумы Гудкова Г.В. и карточку помощника депутата Скрипкиной Т.В. – сказал, что прокурору области был звонок из Москвы, и что он меня должен принять. Сидели долго, не меньше часа – ждали появления дежурного офицера, чтобы он решил, что со мной делать. Пока ждали, поговорили о многом: и о маленькой зарплате в милиции, и о журналистах, предпочитающих писать гадости про милицию и помалкивающих про судей и прокуроров. Наконец прошел слух, что дежурный офицер появился. Младший лейтенант вышел из комнаты с моими документами, через три минуты вернулся, попросил меня расписаться в получении всех моих вещей и сказал, что я могу идти. «Однако умный дежурный офицер, и младший лейтенант хороший - без колебаний сказал, что оснований для изъятия фотопленки не имеется» - с удовлетворением оценил я. На прощание спросил лейтенанта разрешения сфотографировать их вывеску РОВД Пролетарского района и всё здание – тот сказал, что лучше не надо. Не надо так не надо. После чего я без задержки вышел: мне надо было спешить на прием к прокурору области.
Однако непонятно: чего так испугались Тверские судебно-медицинские эксперты, почему так дрожала та высокая красивая девушка-судмедэксперт? Я фотографировал вывески многих разных государственных учреждений, и на меня ни разу никто не обратил никакого внимания, но только здесь вышла такая болезненная реакция. Чего испугались-то? Почему? Не указывает ли эта реакция людей на некоторые процессы, которые происходят там, в недрах этой организации? Ведь люди начинают бояться не тогда, когда они нарушают закон, а тогда, когда они вдруг осознают, что про это могут узнать другие, что им за это придется отвечать. Болезненная реакция этой девушки-судмедэксперта на фотовспышку очень напоминает неудержимое дрожание судмедэксперта Емельянова В.Г. перед судьей из сибирского города Междуреченска Фроловой Еленой Федоровной. Ну, с Емельяновым все понятно, а вот эта молодежь - неужели тоже?

В приемной Тверской областной прокуратуры меня никто не ждал. Когда я сказал, что прокурору области был звонок из Москвы и что я должен попасть к нему на прием, женщина-прокурор из приемной позвонила секретарю прокурора области – ей ответили, что прокурор занят – и сказала мне, чтобы я подождал. Примерно через час она вышла из приемной ко мне и попыталась отправить меня к заместителю прокурора Виноградову О.Н.: «Все равно всё решает Виноградов – он же заместитель прокурора области по следствию». Но я ей ответил, что я приехал не к Виноградову, и что к нему я не пойду: точка зрения Виноградова на мое дело мне известна. Тогда Елена Сергеевна (а именно так звали прокурора из приемной) опять надолго исчезла, но потом вышла и сказала, что прокурор области меня ждет. Пошли вместе, поднялись по широкой лестнице не помню на который этаж, миновали секретаря, прошли в большущий кабинет. Стол прокурора Тверской области Аникина А.А., располагавшийся в левом углу кабинета, был достаточно большим, но не слишком. За столом лицом к входу сидел хозяин кабинета, а перед столом прокурора, по правую руку от него сидел лысоватый мужчина средних лет, документов перед ними никаких не было – они что-то вполголоса обсуждали, почти шептались – впечатление было такое, будто решали чью-то судьбу – может быть, какого-нибудь местного олигарха, а может быть – мэра или губернатора.
Собеседник прокурора области смотрел на меня как-то слишком внимательно, можно сказать даже пристально. Прокурор – очень приличного вида, даже красивый, совсем не старый, но уже и не молодой, мужчина, крупный, но за столом это не очень заметно. Такого не стыдно показать не только прокурором области, но и президентом приличной страны. Хотя красивых-то мы видели достаточно: видели и Малькова, видели и Ельцина; вопрос – есть ли у него что за душой кроме двух преступных протестов в порядке надзора от 02 августа 2000 года, благодаря которым был незаконно амнистирован убийца моей жены Мальков, и за которые этого прокурора с полным основанием можно отправлять на нары (на срок от двух до семи).
 Эту фотографию прокурора Аникина А.А. я нашел в интернете три года спустя - после того как ему за успешную работу в Тверской области отправили на повышение - прокурором Приморского края. На его короткий вопрос я начал говорить довольно четко, ясно, заикался немного, говорил об уничтожении следствием вещественных доказательств, протокола осмотра тела.
Он с сожалением отметил, что прошло уже шесть лет. Еще он отметил, что в начале года отменял какое-то решение по моему делу. Спросил, в каком состоянии дело находится сейчас. Я ему ответил, что в июле было следствие (следователь Репин) – о результатах мне не известно. Он молчал, я говорил все меньше и меньше; плана разговора у меня не было, и, в конце концов, я сказал, что в моем представленном в настоящий момент заявлении незаконность и необоснованность прекращения уголовного дела по факту смерти жены изложена достаточно подробно и аргументировано. Я не успел сказать лишь одно: что в этом уголовном деле слишком много Виноградовых: от обвиняемого до заместителя прокурора области (пять человек). Не помню, сказал ли прокурор Аникин А.А. что-нибудь в конце: он слишком много молчал, вызывающе много молчал; похоже, что его воспоминание о том, что он «отменял какое-решение» по моему делу – было единственным, что он об этом деле помнил. А ведь это дело должно было его зацепить: этим своим решением (это был его ответ на мою жалобу в Генеральную прокуратуру РФ от 18 января 2002 г.) он отменил два своих удовлетворенных Президиумом Тверского областного суда надзорных протеста: то есть расписался не только в собственной «ошибке» (подпадающей под статью 300 УК РФ «Незаконное освобождение от уголовной ответственности» - от двух до семи лет лишения свободы), но и в «ошибке» высшей судебной инстанции своей области. Интересно, многие областные прокуроры могут «похвастать» таким событием в своей карьере? Такие вещи следует запоминать.
Уходили из кабинета прокурора Тверской области Аникина мы вместе с Еленой Сергеевной; за дверями кабинета она показала мне мою жалобу с резолюцией Аникина, адресованной своему заместителю Виноградову О.Н.: «Разобраться и доложить».
Так вот, оказывается, какая «крыша» у Малькова, убийцы моей жены – заместитель прокурора Тверской области по следствию Виноградов Олег Николаевич: "Все равно все решает Виноградов - он же заместитель прокурора области по следствию".
Я медленно шел по улицам Твери в сторону вокзала и невольно вспоминал картинку приемной прокурора Аникина: что-то в ней было не так, что-то было ненормально - требовало объяснения. Я понял это через несколько часов - уже подъезжая на автобусе к родной Москве, когда автобус проезжал мимо чудовищно-громадных строений новых торговых предприятий возле подмосковного города Химки: рабочий стол прокурора Аникина был абсолютно чист - на нем не было ни одной бумажки, ни одного документа, ни одного печатного издания (хотя бы какого-нибудь свода законов), а ведь я ждал окончания разговора этих людей не менее полутора часов. Что бы это могло значить? Может, прокурор области использовал время, предназначенное для приема населения, для каких-нибудь более приятных процедур? А когда обнаглевший потерпевший все же прорвался в кабинет, пришлось реквизиты приятного досуга убрать под стол, а крошки смахнуть рукавом на пол? Не исключено. Не исключено.

Притча о детской полусфере

Как-то раз зимой, еще в доперестроечные времена, я вышел на обязательную вечернюю прогулку с маленьким сыном. Неподалеку от нашего дома, во дворе дома №24, что по Большому Тишинскому переулку, была небольшая снежная горка. В конце этой горки стояло сооружение для детей в виде большого металлического каркаса полусферы. Такие полусферы и сейчас можно увидеть во многих московских дворах. Был зимний вечер, небольшое пространство детской площадки освещалось теплым светом, излучаемым окнами стоявшего рядом большого многоэтажного дома. Мой совсем еще маленький сын был занят тем, что катался на санках с этой горки. Сначала он несколько раз съехал просто сидя на них. Потом, немного освоившись с обстановкой, стал ложиться на санки животом - так, отталкиваясь руками от земли, было легче набирать начальную скорость, и легче управлять санками во время скольжения. Было видно, что он поставил себе задачу проехать на санках как можно дальше. В конце концов он стал разбегаться с санками и, падая вместе с ними на снег, катился через заснеженную проезжую часть (по которой, впрочем, никто не ездил, поскольку пролегала она внутри двора), почти до самого дома (в те времена видного на заднем плане металлического забора вокруг площадки не было). Скоро он стал достигать самой дальней точки склона, и это занятие ему наскучило. Тогда он придумал новую игру - маневрируя во время спуска, он старался въехать на санках в единственный треугольный проем без железной перекладины внизу – вход в эту железную полусферу.
 С какого-то раза у него стало это получаться, и он целиком был поглощен этой игрой - он деловито поднимался на горку, разбегался, падал на санки, съезжал, попадал в проем, въезжал в полусферу, там сваливался со своих санок на снег и радостно махал мне оттуда руками - счастливый, из-под железного каркаса этой детской полусферы, как с какой-то рекордной высоты. Потом он снова пыхтел - тащился на горку и снова бросался на санках вниз. Хлопот от меня никаких не требовалось – человек был занят делом. А я, радуясь сам и поощряя достижения сына, стоял в верхней части этой горки и хлопал в ладоши при каждом его удачном заезде, поднимал вверх обе руки с оттопыренными большими пальцами: "Молодец".
К этому времени подошли два не очень старых прилично одетых - в новенькие шубы-дубленки - дедушки с двумя такими же, как и мой сын – немного постарше – детьми. В те времена в Москве далеко не каждый ходил в дубленке. Дубленка была признаком не просто высокого уровня благосостояния, дубленка была признаком доступа к фондам, признаком власти. Конечно, такие меховые изделия в те времена носили и люди, имевшие отношение к торговле. Но они легко узнавались. А эти двое определенно были не из торговли: про чистые руки или горячие их сердца я ничего сказать не могу, но вот холодные головы сомнений не вызывали. Именно так эти двое и выглядели. Подошли они со стороны недавно отстроенного на Малой Грузинской большого кирпичного кооперативного дома. Ходили слухи, что в этом доме были двухэтажные квартиры. Их мальчишки тоже были с санками, и они тоже начали кататься. Между собой мы не общались. Я наблюдал за всеми. Один из детей понял игру, в которую играл мой сын, и попробовал тоже въехать на санках во входной проем железной полусферы – не получилось. Затем опять мой сын – получилось. И так несколько раз. Этот вновь пришедший мальчик катался как-то странно: каждый раз, поднимаясь на горку, он подбегал к своему деду, с минуту крутился возле него, и потом бежал дальше. Потом я увидел, как этот мальчик, дождавшись, когда мой сын в очередной раз бросился на своих санках вниз, вдруг поехал на своих санках ему наперерез – столкнулись. Я подумал: случайность - не успели разминуться. Но теперь смотрел внимательнее за происходящим на площадке. Этот мальчик достиг своей цели на третий раз – мой сын, как обычно, уверенно бросился вниз, лежа на санках, а этот мальчик – сразу же за ним немного сбоку – наперерез, и недалеко от полусферы зацепил как бы нечаянно моего сына; санки сына вильнули, пошли в сторону и врезались в железную стойку. Сын успел отвести голову от удара о железо - ударились санки, а его тело сдвинулось резко вперед, он ударился о стойку плечом и нога вдавилась в щель между деревянными рейками санок. Сын заплакал. Этот мальчик вернулся к своему деду, и продолжил крутиться возле него, как ни в чем не бывало. Оба они - и дед, и внук - вели себя так, будто ничего не произошло. Я достаточно продолжительное время смотрел на этого деда - но он так ни разу и не повернул головы в нашу с сыном сторону.
Я все эти годы был уверен в том, что эту гадость задумал и исполнил тот мальчик самостоятельно, без посторонней помощи, следуя какому-то своему животному, запечатленному в его генах, позыву. Но сейчас, вот в эту самую минуту, когда стал подробно описывать тот зимний вечер в московском дворе, я в этом засомневался: мне стало казаться, что очень даже может быть возможно, что этот мальчик выполнял задание своего деда: деду могло не понравиться то, что мы с сыном испытываем и громко выражаем радость от своих достижений; дед мог понять, что его внуку не дано испытать подобную радость, и он учил его получать радость от чужих неудач, приятных вдвойне, если их подстроишь сам - дед учил своего внука жизни.

Власти всегда нужны трусы, неумехи и завистники. Ибо душа всякого, самостоятельно взошедшего на гору (проникшего под железную полусферу), становится для власти недоступной, а это для нее сто крат опаснее отпущенного на свободу убийцы. Но, хочется думать, что не все такие во власти: второй дед со своим внуком внешне выглядели практически так же, как и эти двое, и пришли они на эту площадку вместе, но между собой не общались и гуляли в стороне от этих - стало быть и не очень-то дружили.

ВОПРОС 116: Как вы считаете, присущая какому-то конкретному человеку подлость заложена в его генах, или прививается ему другими людьми? В данной конкретной ситуации – мальчик сам решил "подставить ножку" ближнему (из зависти) или этому научил его дед? ГОЛОСОВАТЬ

ВОПРОС 117: Какую профессию склонен будет выбрать этот мальчик в будущем? ГОЛОСОВАТЬ

Вперед

 
  infopolit