Содержание >> Первое расследование >

7. Очные ставки

Наконец, через полтора месяца после происшествия, Галину Петровну выписали с больничного и мы смогли поехать в Калязин для проведения очных ставок. Перед поездкой мой адвокат Гоцев захотел увидеться с Галиной Петровной. Я сказал Гоцеву, что мы подъедем к нему в юрцентр, но Гоцев почему-то настоял, чтобы эта встреча произошла у меня дома. К чему бы это? Я догадался не сразу. Приехали ко мне. Мы ожидали, что Гоцев подробно расспросит нас о том, что произошло на дороге, укажет, какие показания нужно особо подчеркнуть, какие согласовать между собой, и т.п. Но ничего этого не произошло. Не произошло абсолютно никакого разговора. Встреча получилась скомканной - даже не присели. Из всего непродолжительного нашего разговора я запомнил только одну фразу Гоцева, но какую! После того как мы втроем вошли в мою комнату (в коммунальной квартире) Гоцев с удивлением осмотрелся вокруг и, ни к кому из нас персонально не обращаясь, произнес: «Разве работники банка так живут?!». Словно я его в чем-то сильно разочаровал, даже обманул. Это был первый прокол кандидата юридических наук, полковника милиции в отставке, доцента, адвоката, одного из разработчиков Уголовного кодекса РФ Гоцева Михаила Васильевича - именно для этого он, якобы, захотел увидеться с Галиной Петровной, и именно для этого он настоял на встрече с ней у меня дома. Цель у него была одна: определить уровень благосостояния своего клиента. Определил. И, как впоследствии увидит мой терпеливый читатель, сделал соответствующие выводы.
Дальше адвокат Гоцев наделает столько «проколов», что у нормального человека может возникнуть сомнение в его умственных способностях, или в том, что уж не привираю ли я что-нибудь в своем повествовании. Смею вас уверить – не прививаю: чтобы такое придумать, что вы прочитаете, у заурядного человека, к коим себя отношу, никакой фантазии не хватит. А относительно умственных способностей - вопрос интересный. Мне думается, что у одного и того же человека это величина не постоянная, как говорят программисты - не константа, как и уровень игры футбольной команды: если ты идешь в бой под знаменем, на котором начертаны вечные истины - игра получается одна, а если ты презираешь соперника и слишком много возомнил о себе, или думаешь не об игре, а о сумме выигрыша - получается игра совсем другая.
Тринадцатого августа мы с Галиной Петровной и Гоцевым поехали в Калязин для проведения очных ставок с подследственными: я – с Виноградовым, Галина Петровна – с Мальковым.
И опять мой банк предоставил машину с шофером. Мне уже было просто стыдно обращаться к руководству, но они сами регулярно расспрашивали меня о ходе следствия. Я докладывал. И хотя наш банк был в то время очень маленький (штат - около двадцати человек), и лишних машин, разумеется, не было, но для поездок в Калязин машину с шофером мне предоставляли при первой необходимости.
Я иногда думаю о том, что было бы, если бы у меня не было такой возможности? Чем бы закончилось это уголовное дело? Своих денег на эти поездки у меня тогда не было, но были деньги у других людей - у руководителей организации, в которой я работаю. Эти люди могли отпускать деньги на эти цели, но могли и не отпускать. Давая мне в очередной раз на целый день машину с шофером, они испытывали кроме этого достаточно личных неудобств.
В эпоху банковских кризисов и финансовых пирамид многие стали отрицательно относиться как к неожиданно появившимся многочисленным коммерческим банкам, так и к тем, кто в этих банках работает. Словно коммерческие банки – рассадник зла. Но я-то знаю, что если бы не помощь руководителей маленького коммерческого банка, в котором я работаю, то моя борьба со злом была бы проиграна, не успев начаться.
По дороге в Калязин я рассказал Гоцеву о том, что мне сказал тот неизвестный милиционер относительно судьи Лебедева Л.М., и я сказал Гоцеву, что было бы неплохо, если бы в составе суда были женщины (я уже знал, что, кроме судьи Лебедева Л.М., в Калязинском районном суде работали судьями две женщины – одна очень опытная, и другая – молоденькая). На что Гоцев очень быстро мне ответил, что отвод сделать легко: «Поговорю с людьми, просмотрю дела, и там решим, если будут серьезные основания». Гоцев, конечно, снова врал: возможности для отвода судьи, как я выяснил некоторое время спустя, строго регламентированы уголовно-процессуальным кодексом РФ (в новом и старом УПК эти статьи – 61 и 59 соответственно - практически совпадают).

"Статья 61. Обстоятельства, исключающие участие в производстве по уголовному делу
1. Судья, прокурор, следователь, дознаватель не может участвовать в производстве по уголовному делу, если он:
1) является потерпевшим, гражданским истцом, гражданским ответчиком или свидетелем по данному уголовному делу;
2) участвовал в качестве присяжного заседателя, эксперта, специалиста, переводчика, понятого, секретаря судебного заседания, защитника, законного представителя подозреваемого, обвиняемого, представителя потерпевшего, гражданского истца или гражданского ответчика, а судья также - в качестве дознавателя, следователя, прокурора в производстве по данному уголовному делу;
3) является близким родственником или родственником любого из участников производства по данному уголовному делу.
2. Лица, указанные в части первой настоящей статьи, не могут участвовать в производстве по уголовному делу также в случаях, если имеются иные обстоятельства, дающие основание полагать, что они лично, прямо или косвенно, заинтересованы в исходе данного уголовного дела".
     Но зачем Гоцеву нужно было так откровенно врать? Я не понимаю. Ведь если бы он мне сказал правду, то есть то, что отвод судьи вряд ли возможен, то я бы стал только больше его за эти слова уважать как специалиста. Хотя определенный смысл в этой лжи, наверное, был - это вранье Гоцева расслабляло мою волю, отводило меня от мысли о том, что нужно предпринимать какие-либо самостоятельные действия именно сейчас, а не когда-нибудь потом.
Мог ли я знать, что настанет время, когда судья Лебедев Людвиг Михайлович сам в письменном виде попросит меня дать ему отвод? Представляешь, читатель? Но до этого должны были пройти еще горы времени и кое-что должно было быть сделано.
Приехали в Калязин, прошли в прокуратуру.
В присутствии Гоцева я передал следователю Бородкину свою джинсовую куртку, которую я забрал под расписку 16 июля в ГАИ ДПС РОВД Калязинского района.
На очной ставке с Виноградовым кроме следователя и моего адвоката Гоцева присутствовал и адвокат подследственного Виноградова Елпанов В.И. – сухонький небольшого роста мужичок, про которого, если судить по внешности, я бы никогда не сказал (не в обиду ему будь сказано), что он «адвокат» - он больше походил на иссохшего над доской плотника.
Очные ставки прошли спокойно: мы с Галиной Петровной говорили все, как было, ничего не придумывали, своих показаний никак не согласовывали; подследственные конечно врали, а куда им было деваться? На этой очной ставке Гоцев впервые проявил себя как мой адвокат: когда я отвечал на вопросы следователя, Гоцев указал мне, что я должен подробно и точно говорить о действиях каждого из подследственных, потому что на основании моих показаний будет определяться отдельно вина каждого из них в содеянном. Неплохой совет за тысячу долларов аванса. Правда, эту фразу, по моим представлениям, должен был произнести следователь.
Галина Петровна перед очной ставкой с Мальковым принимала участие в опознании Малькова в помещении РОВД. Она рассказала, что Мальков сильно возмущался тем, "что его поставили рядом с двумя какими-то дохляками, и поэтому его очень легко узнать".
И на очной ставке с Галиной Петровной, которая проходила уже в кабинете следователя прокуратуры (мы с Гоцевым стояли за дверью кабинета и я кое-что слышал), Мальков вел себя достаточно агрессивно, пытаясь доказать в каком-то эпизоде, что Галина Петровна не могла видеть того, о чем говорит). Возмущение Малькова понятно: я перепутал его с Виноградовым – ему так повезло, осталось немного – просто чтобы его не опознала Галина Петровна, тогда можно доказывать, что его там вообще не было. Но Галина Петровна вела себя спокойно и уверенно, показывая все, что делал Мальков. Она сказала, что и на месте происшествия, и на первом допросе в больнице, в то черное утро двадцать девятого июня, показывала, что Наташу убил Мальков. Но следователь Давыдов этого не занес в протокол, а она не могла вчитываться в текст, подписала протокол не глядя.
В тот же приезд в Калязин следователь Бородкин спросил меня, что я собираюсь делать с моей разбитой машиной. Я ничего определенного не ответил: видеть машину и разговаривать о ней было противно; хорошо было бы оттащить ее на свалку и сжечь, но и этим заниматься было противно. И больно. Бородкин сказал, что один из местных мужиков купит то, что от нее осталось. Я дал согласие.

Вперед