Содержание >> Первое расследование >

12. Окончание предварительного расследования

Двадцать пятого декабря 1996 г. мне позвонил адвокат Гоцев и сообщил, что следствие закончено, и нужно ехать в Калязин знакомиться с результатами предварительного расследования – выполнять статью 200 УПК РСФСР. Но перед этим я должен оплатить участие юридического центра «ТИАН» в суде в размере одной тысячи долларов США. Я, конечно, оплатил. И, конечно, мне опять это не понравилось: почему нужно оплачивать именно сейчас, до ознакомления с результатами предварительного расследования? Очень похоже, что основной задачей Гоцева является вытащить у меня деньги.
Впрочем, если встать на точку зрения юридической конторы, то такую позицию Гоцева можно понять: знакомясь с материалами уголовного дела, адвокат одновременно готовится к слушанию в суде. Однако окончание предварительного расследования в соответствии с УПК РСФСР вовсе не являлось достаточным условием, как я узнал впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно,  для передачи дела в суд и рассмотрения дела в суде: после ознакомления с материалами дела стороны могут заявить ходатайства, в соответствии с которыми следствие либо может не передавать дело в суд, либо судья, в соответствии с ст. 232 УПК РСФСР (как это было до введения нового УПК), может вернуть дело на дополнительное расследование, не назначая его к слушанию. Поэтому, беря с меня деньги за участие в суде, юридический центр «ТИАН» совершал действия, которые вряд ли можно назвать логичными, а тем более этичными.
Кроме того, мне не понравилось еще и то, что Гоцев не расписался у меня в договоре за получение этой (пятой) тысячи долларов. Из предыдущих наших разговоров с Гоцевым следовало, что должен быть составлен второй договор между мной и юридическим центром "ТИАН" на ведение моего дела в суде. Поэтому, после передачи этой тысячи долларов Гоцеву М.В., я спросил его о новом договоре. «Зачем новый договор? Ордер на участие в суде выдается мне в рамках существующего договора. Все законно». Однако за эту тысячу долларов он так и не расписался в моем экземпляре договора. Я счел этот факт не очень существенным. А зря! Со стороны Гоцева все ходы были просчитаны. Однако и это, как покажет будущее, Гоцеву и юридическому центру "ТИАН" не поможет.
Здесь же, в помещении юрцентра, я сказал Гоцеву, что неплохо было бы взять с собой копировальный аппарат, и что я могу это сделать – я уже согласовал этот вопрос на работе: обещали дать. Однако Гоцев ответил, что копировальный аппарат не нужен: во-первых, дело сшито в том, и потому копировать документы будет неудобно; и, во-вторых, по закону копировать материалы уголовного дела нельзя.
Я понимаю, что иному читателю станет противно от этих моих многочисленных «мне не понравилось»; читатель скажет: раз не понравилось – делай так, чтобы понравилось. И будет прав. Я и сам сейчас думаю – что со мной было? Я чувствовал, что адвокат Гоцев делает что-то не так и что он ведет какую-то свою игру. Но у меня не было доказательств. И не было возможности взять другого адвоката. И не было желания просто обратиться к другому адвокату и посоветоваться – была усталость и боль - я был потерпевшим. И я был слабым. Я не мог оказывать никакого сопротивления ни людям, ни обстоятельствам. Я значительно позже пойму, что в этой моей слабости была моя сила - прочитаю в первом и во втором послании коринфянам святого апостола Павла следующие слова:

«Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, - для того чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1Кор.1,26:29).

«Но Господь сказал мне: "довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова.
Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен» (2Кор.12,9:10).

А относительно адвоката Гоцева какие могли быть сомнения? - Кандидат наук, доцент, разработчик уголовного кодекса, каждую среду читает лекции в каком-то юридическом институте. Мало ли что мне не нравится в моем адвокате! Важен результат.
Приехали в Калязинскую прокуратуру часам к одиннадцати утра восьмого января 1997 года. Когда вышли из машины и пошли к зданию, я спросил у Гоцева, была ли сделана следствием экспертиза пятен крови на моей переданной следователю Бородкину куртке, и сказал ему, что я хочу забрать свою куртку и провести независимую экспертизу. На что он мне ответил, что вещественные доказательства возвращению не подлежат и остаются у следствия. И добавил: «Вы, Николай Михайлович, включите стоимость этой Вашей джинсовой куртки в список Ваших материальных претензий – добавьте две тысячи рублей».
Значительно позже я узнаю, что это было очередной ложью адвоката Гоцева М.В. Статья 85 УПК РСФСР (Сроки хранения вещественных доказательств) гласила: «Вещественные доказательства хранятся до вступления приговора в законную силу или до истечения срока на обжалование постановления или определения о прекращении уголовного дела…В отдельных случаях вещественные доказательства могут быть возвращены и до истечения сроков, указанных в части первой настоящей статьи, если это возможно без ущерба для производства по уголовному делу».
То же самое указано и в статье 81 нового УПК РФ.
Спросил я Гоцева М.В. также о том, есть ли справка по Малькову из военкомата – в каких частях он служил, и справка из школы, в которой поначалу работал Мальков – какие кружки вел? На что был ответ: «Служил он в пожарной части – здесь никаких зацепок нет». Про справку из школы ничего не сказал - замял. Пришли в кабинет следователя. Гоцев сел изучать дело: расположился за небольшим столом, достал свою тетрадку, стал читать и делать выписки. Документы действительно были сшиты в один том. Двоим за этим маленьким столиком делать было нечего, и я слонялся без дела.
Не понравился мне ответ Гоцева на мои вопросы о моей куртке и о справке из военкомата о Малькове, не понравилось также, что он замял ответ о справке из школы, в которой работал преподавателем физического воспитания Мальков.
К концу дня я, вспомнив Фролову Елену Федоровну, с которой мы ездили в августе 1996 года к судмедэксперту Емельянову В.Г., и ее желание увидеть протокол наружного осмотра тела моей жены, решился все-таки немножко прервать Гоцева. Я взял у него дело и быстро нашел в нем этот протокол, в котором было всего-то несколько строк, которые я целиком и выписал: «В лобной области слева располагается телесное повреждение размерами 8х8 см. толщиной 2 мм. На волосистой части головы повреждений нет». Протокол был написан от руки, под ним стояла одна подпись: «Судмедэксперт Емельянов В.Г.» и дата 29.06.1996г. Затем я нашел акт судебно-медицинского исследования №148 от 23 августа 1996 г. и увидел в нем описание этого же телесного повреждения в следующем виде: «В лобной области слева размещается кровоподтек бледно-синюшного цвета размерами 3х3 см» (л.д. 224, том 1). Я немедленно указал на это противоречие (площадь телесного повреждения на левом виске в семь раз меньше) Гоцеву, в ответ на что он закивал головой и что-то произнес типа «Я все записываю».
Чтобы читатель почувствовал разницу, представлю описание этих телесных повреждений в графике. И читатель поймет, что я увидел там, на краю могилы на левом виске моей жены.

 

               
                                 8 см                                                                                       3 см

В этот же день я с адвокатом Гоцевым передал следователю заявление о возмещении материального ущерба и морального вреда. Гоцев сказал, чтобы я указывал в этом заявлении все, что считаю нужным – от калькуляции на разбитую машину и затрат на похороны до расходов на проезд родственников Натальи из Иркутска в Москву. В общем, под руководством Гоцева М.В. сумма материальных затрат составила около семидесяти миллионов рублей. «А какой заявлять моральный вред?» – спросил я его. «Обычно пишут пропорционально материальному, - ответил Гоцев. – «Пишите сто миллионов», - сказал он.
Зимний день короток, стемнело. Гоцев закончил работу, и следователь Бородкин подсунул сначала Гоцеву, а потом мне какую-то бумажку, о назначении которой я и не догадывался, – «Протокол объявления об окончании следствия», в котором следователь попросил меня расписаться в двух местах - здесь же при непосредственном соседстве с моим адвокатом Гоцевым. Тот тоже кивнул головой и сказал «Расписывайтесь». Я расписался.
В этот момент что-то на меня нашло. Может быть, сказалось то, что я за обедом в калязинской нехитрой столовой хлопнул стопку водки – невмоготу было слоняться целый зимний день без дела и разговаривать о пустяках с нашим шофером. И я сказал следователю Бородкину в присутствии адвоката Гоцева следующие слова: «Скажите вы этим обвиняемым: пусть они не врут, пусть расскажут правду – как все было на самом деле. Им же легче будет». В ответ на что следователь прокуратуры Калязинского района Бородкин Олег Владимирович мне сказал, что «обвиняемые готовы возместить половину заявленного ущерба». Для меня этот ответ следователя был неожиданным, я растерялся, и ответил, что мне нужно об этом поговорить с сыном.
Как мне хотелось, чтобы они покаялись. Как мне хотелось воспринять это предложение как выражение их раскаяния. На слова следователя Бородкина мне нужно было ответить, конечно же, иначе. Но что случилось в этот момент с моим адвокатом Гоцевым! Если бы ты, читатель, увидел его в этот момент: степенный, солидный мужчина, человек в возрасте вдруг встрепенулся, вытянулся в струнку, глаза его расширились и засверкали, он стремительно переводил их с меня на следователя Бородкина и обратно – это была стойка азартного породистого сеттера на целую стаю затаившихся совсем рядом в траве жирных белых куропаток.
Я не знаю, от какой суммы считал половину следователь Бородкин – от полной или только от материального ущерба. Но если от общей суммы, то при курсе шесть тысяч рублей за доллар сумма в сто семьдесят миллионов составила бы двадцать восемь тысяч долларов, а половина от нее – четырнадцать тысяч: есть от чего встрепенуться российскому адвокату. Запомни эту реакцию адвоката Гоцева, дорогой читатель. Пригодится – чтобы впоследствии ответить на вопрос о том, сколько же денег получил с противной стороны адвокат Гоцев М.В. за свою «работу».
Распрощались. Вышли на улицу – воздух звенел от мороза. Чужой холодный город, кругом – темнота, прямо над головой – чистое и яркое звездное небо, до Москвы – двести километров ночной зимней дороги.
Мне станет известно только через три месяца, что сделал в этот день мой адвокат - кандидат юридических наук, доцент, автор большого числа научных работ по борьбе с организованной преступностью, полковник милиции в отставке, один из разработчиков нового уголовного кодекса Гоцев Михаил Васильевич.
Всю обратную дорогу в Москву я анализировал этот перехваченный мной взгляд моего адвоката Гоцева. Да, читатель, против Гоцева у меня были пока только подозрения. И поэтому я, волей-неволей, постоянно анализировал его поведение. И я вспомнил еще один взгляд, почти такой же, перехваченный мной у другого человека.
В конце сентября месяца 1996 года я шел с работы домой часов в семь вечера. Я уже допивал вторую баночку джина с тоником. Наверное, это были самые лучшие минуты моей жизни в тот период – мой путь от работы до дома: по моему телу разливалось слабое так легко достижимое долгожданное тепло, окружающий меня мир становился родным и близким, душа моя согревалась, расширялась и разглаживалась, как быстро надуваемый воздушный шарик. Постоянно ноющая боль куда-то пропадала. Я шел от станции метро "Белорусская-кольцевая" по левой стороне Грузинского вала и с удовольствием наблюдал картину цветочного рынка на противоположной стороне улицы: надвигались сумерки, весь тротуар на той стороне был заставлен цветами. Ярким светом и разноцветными красками светились прозрачные палатки. И все это стояло в непрерывном потоке людей и машин. Я часто любовался этой картиной и меня очень удивляло, почему я ни разу не видел здесь художника с мольбертом – мог бы получиться очень хороший московский пейзаж. И вдруг передо мной выскочил азербайджанец - среднего возраста, невысокий, небритый, не худой, с пачкой червонцев (десятитысячных бумажек) в руке: «У меня сын родился, надо доктору деньги подарить, а мелкими – неудобно. Разменяй, если есть». Я видел как двое прохожих прошли мимо него. Я остановился - у человека счастье. Достал из своего бумажника сторублевку, обменял. Он спросил, а есть ли у меня еще, и сколько. Я вытащил бумажник, раскрыл – у меня было в тот день около миллиона рублей новенькими бумажками по сто тысяч каждая - в тот день я как раз получил зарплату. И в этот момент я увидел, как он заглядывает в мой бумажник. Он стоял ко мне вполоборота, и поэтому я видел только один глаз азербайджанца, но каким хищным светом он вспыхнул при виде моих денег, кто бы видел! Я обратил на этот взгляд азербайджанца внимание только потом, когда, откровенно говоря, было уже поздно. В общем, мы стояли на улице несколько минут, передавая друг другу деньги из рук в руки, я радовался за человека и думал о своем, хотя и возникало некоторое подозрение из-за того, что он делает какие-то лишние манипуляции со своими деньгами. Когда я через десять минут пришел домой и решил пересчитать деньги, я уже знал, что этот азербайджанец меня надул. Так и оказалось. Но это меня не расстроило. «Несчастный, - подумал я, - все его деньги уйдут на лечение его детей».

Вперед