Содержание >> Первое слушание >

Второе предварительное расследование

Четвертого августа 1997 года уголовное дело снова принял к своему производству следователь прокуратуры Калязинского района Бородкин О.В.
С 29 июня 1996 года по 3 августа 1997 года прошло 400 дней, то есть тринадцать месяцев и пять дней вместо двух с половиной месяцев. По закону на следствие отводится два месяца (ст. 133 УПК РСФСР и ст.162 УПК РФ), а «Вопрос о назначении судебного заседания должен быть разрешен не позднее 14 суток с момента поступления дела в суд, если обвиняемый содержится под стражей, и в течение месяца по остальным делам» (ст.223.1 УПК РСФСР). Безусловно, что обвиняемые по этому делу должны были находиться под стражей, поэтому на задержку рассмотрения дела районным судом отводим эти законные 14 дней, а областной суд должен рассмотреть дело «не позднее 10 суток со дня его поступления» (ст. 333 УПК РСФСР). Прокурору давалось семь суток на обжалование приговора (ст. 328 УПК РСФСР). Как же конкретно распределялся этот «срок» (400 дней) в днях между правоохранительными службами? Ниже я свел данные в таблицу. В графе «районный прокурор» суммируются дни, в которые уголовное дело ожидало принесения прокурором частного протеста плюс дни между отзывом прокурором своего частного протеста до передачи дела на дополнительное расследование.

Круги правосудия – I (29.06.1996 - 03.08.1997)

Сроки (дней)	Предв. следствие	Районный суд	Областной суд	Районный прокурор	Итого дней
Фактически	195	136	36	33	400
По закону	60	14	10	7	91
Соотношение	3,2	9,7	3,6	4,7	4,4

Анализ цифр показывает, что сумма фактических сроков нашего славного правосудия превзошла установленные законом сроки в 4,4 раза. Явный лидер – судья Лебедев Л.М – превышение в 9,7 раза, за ним - прокурор Шалаев Ю.А. - в 4,7 раза. Какой был при этом умысел у судьи и прокурора – покажет будущее.

В начале августа 1997 года мне позвонил на работу следователь Бородкин и сказал, что выслал мне повестку с извещением о том, что он принял дело для проведения дополнительного расследования, и приглашает меня с моим адвокатом «для проведения следственных действий».
Я – к адвокату Волкову. Тот мне в ответ, что принимать участие в предварительном следствии он не имеет права. И добавил, чтобы я приходил к нему после окончания дополнительного расследования.
Неожиданный, как говорится, поворот темы. Я, конечно, чувствовал, что мой адвокат Волков Владимир Михайлович, член Московской областной коллегии адвокатов, руководивший в то время консультацией №11, мягко говоря, говорил мне неправду. Я понимал, что он просто не хочет в настоящий момент заниматься моим делом, или не может, или еще что. Но говорить «не имею права» было очевидной ложью адвоката Волкова В.М. Только я тогда этого не знал твердо. Значительно позже я выясню, что говорит на эту тему закон. В статье 47 действовавшего на тот момент УПК РСФСР, круг лиц, имеющих право быть представителем прав потерпевшего, четко определен: «В качестве защитников допускаются: адвокат по предъявлении им ордера юридической консультации; представитель профессионального союза или другого общественного объединения, являющийся защитником, по предъявлении им соответствующего протокола, а также документа, удостоверяющего его личность».
Почему же адвокат Волков солгал? Ответ очевиден: он почему-то решил отойти от моего дела. Но почему именно сейчас, на этом этапе? Ведь он – бывший следователь, мог бы помочь. И в деньги вопрос не упирался – кроме той тысячи долларов США я заплатил адвокату Волкову В.М. еще пятьсот долларов (за которые, кстати, он тоже не дал мне никакого приходного ордера). Очевидно, что возможен только один ответ - адвокату Волкову Владимиру Михайловичу работать со мной стало невыгодно.

ВОПРОС 34: Достаточно ли оснований предполагать, что к началу августа 1997 года адвокат Волков В.М. уже использовал в личных целях мою жалобу в Генеральную прокуратуру РФ с просьбой об эксгумации? ГОЛОСОВАТЬ

Как же это было сделано? Мне остается только реконструировать происшедшие между моим адвокатом и противной стороной события.
Моделируем ситуацию: адвокат несет вполне обоснованную жалобу потерпевшего в Генеральную прокуратуру РФ, регистрирует ее как положено (что, впрочем, не обязательно - все свои), и несет ее тому, кто уполномочен принимать по ней решение. Уполномоченный снимает трубку специального телефона, звонит прямиком прокурору Калязинского района Тверской области и просит выполнить организационные мероприятия, необходимые для эксгумации. О готовности просит доложить через, предположим, три дня. И в городе Калязине все заинтересованные стороны понимают, что это не блеф.
Вот только интересно, кто именно в Генеральной прокуратуре РФ мог сделать этот звоночек? И сколько такой звоночек стоит?

ВОПРОС 35: Какую сумму с преступников мог затребовать московский адвокат - бывший следователь Генеральной прокуратуры РФ за свое молчание? ГОЛОСОВАТЬ

Итак, в начале августа 1997 года я получил от следователя прокуратуры Бородкина О.В. сообщение о том, что уголовное дело передано на дополнительное расследование именно ему. Но в тот момент я не мог поверить, что после всего того, что сделал следователь Бородкин – обманным путем вынудил меня расписаться в протоколе объявления об окончании следствия, уничтожил протокол осмотра тела жены, уничтожил мою куртку со следами крови жены, и, наконец, надул меня с моей машиной, - ему можно опять поручить расследование этого же дела.
Вот это прокуратура! Вот это надзорный орган! Вот это представитель интересов государства – «око государево»!
И я пошел на мой первый прием в Генеральную прокуратуру РФ с жалобой. Суть жалобы – отменить решение о передаче уголовного дела на дополнительное расследование следователю Калязинской прокуратуры Бородкину О.В.
Утром пятого августа 1997 года я вошел в приемную Генеральной прокуратуры на Советской (ныне - Тверской) площади. Там, дождавшись своей очереди, я разговаривал с прокурором приемной Строковой Валентиной Алексеевной - добропорядочной усталой женщиной предпенсионного возраста. Относительно ответа Тверской областной прокуратуры на мою жалобу она сказала, что решение по моей жалобе, чтобы обжаловать его в Генеральной прокуратуре, должно быть подписано прокурором в должности не ниже заместителя прокурора области, а имеющийся у меня ответ, подписанный прокурором отдела по надзору за следствием Тверской областной прокуратуры, не имеет для Генеральной прокуратуры необходимого для реагирования на него веса. Она добавила, что мне нужно записаться на прием к заместителю прокурора области, получить от него ответ, и уже потом обращаться к ним в – Генеральную прокуратуру.
Однако потом, прочитав статью Ольги Богуславской, вникнув во все детали происшедшего, она подробно ознакомилась с жалобой и прилагаемыми к ней документами, и, видно, что-то ее задело: прокурор Валентина Алексеевна Строкова заговорила человеческим голосом. Она сказала, что удар в висок – это удар в жизненно-важный орган, и должен расцениваться как преднамеренное убийство, тем более что речь идет о человеке, имеющем специальное образование по физическому воспитанию, и который очень хорошо знает об опасности последствий такого удара.
Валентина Алексеевна вызвала по телефону девочку-секретаря, попросила сделать копию статьи, приколола ее к моему заявлению и направила меня в 15-е управление Генеральной прокуратуры, размещавшееся по адресу Кузнецкий мост, 13. Просила звонить и приходить в случае чего, извинилась за слишком официальное начало разговора и добавила, что сильно устает на этой работе, так как принимает в день по сорок человек. В конце разговора, перед самым расставанием объяснила мне, какие действия мне следует предпринять (после суда) для обжалования слишком мягкого приговора обвиняемым.
Милая Валентина Алексеевна, дай ей Бог здоровья! Она, конечно, лучше многих представляла всю меру беззакония, которое у нас творится, но того, что произойдет с этим уголовным делом, я думаю, не могла представить и она.
Выйдя из величественной арки приемной Генеральной прокуратуры я прошел к Столешниковому переулку, спустился вниз к Петровке, и пошел в сторону Кузнецкого моста. Я шел сквозь сеть богатых магазинов: меха, вина, ювелирные, табак… А вокруг кишел народ, как рыба в неводе… Интересно, понимает ли рыба в неводе, что она уже поймана? Или она только испытывает неосознанное чувство тревоги, да и то уже перед тем, как этот невод начнут вытаскивать из воды?
Наверное, у каждой отдельной особи это чувство проходит, когда она видит рядом с собой других таких же: им же не лучше – и ничего, не жалуются. Но некоторые все же понимают – иначе бы они не выпрыгивали, стремительно разогнавшись и взвившись в воздух, из этой обхватившей всех их сети безжалостного невода. Такие размышления посетили меня на моем пути из приемной Генеральной прокуратуры в ее пятнадцатое управление. Размышления, как теперь я понимаю, достаточно в общем-то неглубокие. Но когда приходишь к некоторым выводам на собственном опыте, на собственной шкуре, то они, эти банальные выводы, кажутся тебе открытием. Я совсем забыл об одной песне Владимира Высоцкого, которую я слышал много-много лет назад, но, отдав в те незабвенные времена дань широте словарного запаса поэта, я ничего в этой песне, как оказалось, не понял. Песня эта называется "Заповедник". Но поется в ней, конечно, не про заповедник, а про то наше общество, в то время бывшее советским. "Рыбы пошли косяком против волн, весла не тонут, иди по ней вброд. Столько желающих прямо на стол - сразу на блюдо и в рот." После этой песни совершенно не удивительным кажется то, что сделали с Россией коммунисты, что сделал всенародно избранный Ельцин, и что делают с Россией ее "егеря" теперь...
Итак, я вошел в помещение Генеральной прокуратуры на Кузнецком мосту. Постовой милиционер, проверив мое направление и документы, пропустил меня в указанный кабинет. Меня приняла старший прокурор Озол Мария Ивановна. Сказала, что она напишет запрос в Тверскую областную прокуратуру, сообщит мне об этом письменно, а на этот запрос ответит прокурор области, который в своем письме должен будет отреагировать на каждое положение жалобы.
На том разговор закончился. Я вышел на улицу. Для «торжества правды» большего я сделать не мог: я, пользуясь правом потерпевшего по уголовному делу (статья 53 УПК РСФСР), принес жалобу на действия следователя, то есть фактически заявил следователю отвод.
В тот же день вечером я позвонил адвокату Волкову В.М. и рассказал о своем визите в Генеральную прокуратуру. «А-а, Машка Озол - знаю я ее!» - была реакция адвоката Волкова. Как-то не очень уважительно Волков отозвался о человеке, но ничего дурного не сказал, да и хорошего не прибавил. Обещал потом с ней связаться.
Через месяц, когда следователь Бородкин уже закончит дополнительное расследование и передаст дело в суд, я получу ответ на эту жалобу из Тверской областной прокуратуры за подписью прокурора отдела по надзору за следствием, дознанием и ОРД мл. советника юстиции Буданова А.И., в котором будут следующие слова: «Изложенные Вами доводы о незаконных действиях следователя прокуратуры Калязинского района Бородкина О.В. ранее уже были проверены и не получили своего подтверждения, о чем Вам сообщалось письмом прокуратуры области от 12.08.97г.».
Это было третье письмо из отдела по надзору Тверской областной прокуратуры, и все три письма были подписаны разными людьми: Суходольским Н.В., Горьковым В.А. и Будановым А.И.
Интересно: почему на мои жалобы отвечал не один и тот же прокурор из отдела по надзору за следствием Тверской областной прокуратуры, а все время разные? Было бы гораздо естественнее, если бы делом занимался один и тот же прокурор. Интересно, есть ли в этом какая-то закономерность? То есть, какой умысел стоит за этим деянием? Возможно, что это было не случайно: испачкан беззаконием должен быть каждый в отделе. Как в коллективном убийстве – каждый бандит должен воткнуть в жертву свой нож – это необходимое условие круговой поруки.
Очень маловероятно, чтобы у всех трех прокуроров (Горькова, Суходольского и Буданова) был какой-то свой, личный интерес, когда они открыто лгали в ответах на мои жалобы. Очевидно, что это им было приказано. Кем приказано? Их непосредственным начальником. Но начальником отдела по надзору за следствием Тверской областной прокуратуры в то время был сам Горьков В.А. – автор одного из ответов. Что ж, значит либо у самого Горькова В.А. имелся в этом деле какой-то личный интерес, либо и ему было приказано так поступать - то есть закрыть глаза на преступления Виноградова и Малькова, и на преступления следователя Бородкина О.В.
Это все предположения, теория. Посмотрим, к какому выводу нас приведет критерий, так сказать, истины - практика.
Эти трое – прокуроры Тверской областной прокуратуры Суходольский Н.В., Буданов А.И. и Горьков В.А. - сделав свои «выстрелы», открыто присоединились к Калязинской своре и весело, со свистом, погнали меня дальше. Погнали назад, на первый круг. Сколько их еще стоит на моем пути, «прячутся в тень», ждут удобного момента для своего «выстрела»? В таком положении ответ на этот вопрос ощущаешь только на своей шкуре.
Как там пел незабвенный Владимир Семенович Высоцкий в своей песне "Охота на волков": «Оградив нам свободу флажками, бьют уверенно, наверняка!».
Таким образом, моя уже третья по счету жалоба Генеральную прокуратуру (первую написал адвокат Гоцев в сентябре 1996 г., вторую - я по просьбе адвоката Волкова с просьбой об эксгумации) оказалась безрезультатной, если не считать результатом получение на нее отрицательного ответа.
Но мое дело снова приведет меня в это здание Генеральной прокуратуры Российской Федерации на Кузнецком мосту, и очень скоро. Я буду пить там водку «Смирновскую» и слушать байки самых важных следователей Генеральной прокуратуры РФ.

ВОПРОС 36: Чем объяснить, что три незаконных и необоснованных ответа на жалобы потерпевшего подписали три разные прокурора отдела по надзору за следствием, дознанием и оперативно-розыскной деятельностью Тверской областной прокуратуры? ГОЛОСОВАТЬ

ВОПРОС 37: Понимает ли рыба в неводе, что она уже поймана? ГОЛОСОВАТЬ

Вперед